Мадине (имя изменено) 23 года, она выросла в традиционной чеченской семье. Со стороны родителей вместо любви и поддержки она видела лишь побои, запреты и унижения. Она согласилась рассказать свою историю - о том, каково это – жить, с самого детства мечтая о побеге, о том, как над ней вершили суд родственники, и, наконец, о том, как удалось сбежать и начать новую жизнь.
Каким было твое детство?
До шести лет я жила в Чечне с бабушкой и тетей. Все было нормально. Не было никакого абьюза, меня любили и ценили. Тетю я считала своей мамой и очень любила. А потом, когда мне было 6 лет, ко мне неожиданно приехали настоящие родители, которые жили в Москве с моим старшим братом.
А почему ты жила в Чечне отдельно от семьи?
Слушай, я не понимаю этого сама. По версии моей матери, им было тогда тяжело, мама много работала, а батя хер пойми чем занимался...
Я знаю, что, когда мне был год, меня отец очень сильно избил – я даже потеряла сознание. Мне брат потом это рассказывал. Возможно, мать просто испугалась, что пока она будет на работе, отец меня изобьет до смерти. И она решила, пока я не подрасту, отдать меня в Чечню. Я не знаю, так ли это, но одна из версий у меня такая.
Родители приезжали тебя навещать, пока ты жила у тети?
Нет, я не видела их никогда. Я знала только своего брата, потому что он тоже на каникулы приезжал в Чечню. Но родителей я не знала. А потом мать приезжает такая: здрасьте, я твоя мама, ты переезжаешь со мной в Москву.
Это очень сильный удар по детской психике. Я тетю «мамой» называла и очень любила. Потом приходит другая тетя, говорит «вообще-то, я твоя мама» и увозит. Понимаешь, они-то в этом ничего такого не видят. Ребенок для них как кошка: тебя можно передать из рук в руки. А на твои чувства и переживания им вообще насрать.
В общем, мать меня забрала. При чем в самолете я летела даже не с ней. Она просто приехала, сказала мне, что забирает меня, но полетела я потом со своим отцом, которого тоже не знала. Дядя довез меня до аэропорта, там мы с отцом встретились, сели в самолет.
Отец сразу после посадки ушел к какой-то рандомной женщине поболтать. А я пошла в туалет. Но я была не очень приспособлена к жизни, я же до шести лет жила в селе. Закрыла дверь, а потом не смогла ее открыть и выйти. Я начала орать «помогите! спасите!». В итоге весь самолет всполошился, мужики выбили эту дверь. Открывают, стоят передо мной такие типа: ой, не плачь, то, се, обнимают меня. Потом я иду на свое место, вижу, что батя сидит с этой женщиной. И он говорит: это что, ты, что ли, орала? Спасибо, папа, за помощь, очень приятно.
Короче говоря, я прилетаю в Москву, и вот с этого момента просто начинается какой-то ужас. Моя семья очень абьюзивная. Старший брат только у меня нормальный, младший тогда еще не родился. А вот мать с отцом – я бы не сказала, что они психически адекватные.
Мать в том, что она рожает детей, видит только один смысл: я тебя родила, чтобы ты меня потом обеспечивала в старости, когда я не смогу сама себя обеспечивать. Ее мать, моя бабушка, точно такая же: у них это передается из поколения в поколение. Они сами просто недополучили материнскую любовь, и считают, что это нормально.
Отец – это человек, который не может сдержать свой гнев. Я бы не сказала, что он плохой, но он вообще не может себя сдержать. Если он разозлится – все, это избиения. Причем бьет он не как ребенка, а как взрослого мужика: кулаками по голове, на пол швыряет и бьет ногами. А потом, на следующий день, он подходит и говорит: я тебя люблю, пойдем наклейки «Винкс» тебе купим. И ты такой думаешь: чел, серьезно?
Чаще всего родители просто не проявляли ко мне ни малейшего интереса. Я обычно просто сидела, делала уроки. И единственное, что у меня спрашивал отец: покажи дневник. Если там была тройка, то меня пиздошили. И все. Вообще не было какой-то заинтересованности во мне как в ребенке. А матери вообще было пофигу. Она приходила с работы, сидела в телефоне и уходила. Она мне была просто безразлична, а отца я ненавидела. Ну а что, разве ребенок будет любить того, кто его бьет?
Я очень скучала по своей тете и очень много плакала. Я помню, как повторяла родителям: хочу обратно, хочу обратно. А они меня кормили завтраками: мол, 11 классов закончишь – поедешь учиться в Чечню. И я такая: блин, целых 11 лет...
На лето меня отправляли в Чечню. Три месяца я жила там, потом возвращалась в Москву. И после лета целый месяц я не могла привыкнуть и снова плакала, что хочу обратно. Потом более-менее привыкала. Но привыкать нужно было к чему? К тому, что за тобой буквально бегают, чтобы тебя избить, ты прячешься в туалете, и тогда дверь туалета выламывают и тебя все равно бьют.
Знаешь, у меня сейчас нет какой-то обиды на них, я не злюсь. Я понимаю, откуда корни растут: их в принципе никогда не учили тому, что такое любовь. Возможно, им не повезло с темпераментом, с которым они родились, поэтому у них нет осознания, что это ненормально.
Когда я впоследствии уже убежала первый раз, и меня вернули, я отцу сказала: я сбежала, потому что вы меня били. А он такой: и нас тоже били, это нормально. У них вот такое представление: мол, все друг друга пиздят, и это классно. «Мы ж нормальные выросли», – говорят они. Меня это всегда удивляло: да с чего вы взяли, что вы нормальные выросли? Вы вообще неадекватные!
Когда и почему ты решилась сбежать из дома, что стало последней каплей?
На самом деле, я всегда знала о том, что я сбегу. Лет с семи я уже думала: вот я вырасту и уйду отсюда. Причем у меня были мысли не про то, что я уйду, чтобы строить свою жизнь. Я думала о том, что я уйду в лес, буду одна сидеть отшельником в каком-нибудь сарае подальше от людей. Настолько мне уже не хотелось никаких социальных связей. Они отбили у меня вообще все желание к жизни.
Помню, у меня были дневники лет в 7-8, и моя мать их читала. Я знала, что она их читала, но зачем-то продолжала писать. И один раз я там написала «вот бы у меня были другие родители». Мать мне такую взбучку устроила. Она мне всегда приводила один пример. Знаешь, когда смотришь «Пусть говорят» или «Мужское / женское», там все время какой-нибудь сюжет из серии «женщина выбросила своего новорожденного ребенка в мусорку». И мать такая: вот видишь, я ж с тобой так не поступила, так что ты мне должна ноги целовать! Я думала: если честно, лучше б ты так и сделала, лучше б я сдохла где-то в мусорке, чем вот так вот с вами жить.
Была ли твоя семья религиозной, как ты в детстве воспринимала ислам?
В детстве я была очень богобоязненной, я реально была настоящей мусульманкой. Я добровольно ходила в школу арабского и Коран знала наизусть.
При этом родители у меня не прям религиозные, больше на словах. А меня вот что-то сильно ударило в религию. Когда находишься в такой обстановке, тебе нужна хотя бы какая-то отдушина и надежда. Кто-то верит во всякие магические побрякушки и талисманы, надеется, что они помогут. А я верила в то, что бог меня когда-нибудь обязательно вытащит из этой семьи, я просто должна дождаться и перетерпеть.
Но вот в 16 лет я углубилась в религию слишком сильно. Я начала сама переводить Коран безо всяких комментариев богословов. И я нашла там некоторые аяты, где буквально написано: побивайте женщин, если они вас не слушаются. Я читаю это и думаю: еб твою мать нахуй, бог, ты че?! Меня и так тут пиздошат, я надеялась, хоть ты меня спасешь, а ты буквально говоришь: избивайте женщин. Мне было очень тяжело отказаться от религии, было страшно: вдруг я сейчас откажусь, а потом реально сгорю из-за этого в огне. Но потом думаю: блин, ну не может бог быть настолько несправедливым, я не хочу в такого бога верить. И все, как отбило.
Я перестала намазы делать, перестала Коран читать. Родители это заметили и испугались. До этого они мне как-то доверяли, а теперь обосрались, что я могу их опозорить. И они начали буквально каждый мой шаг отслеживать. Мать всегда выглядывала из окна, когда я шла из школы или из универа, смотрела, как я иду. Мы на десятом этаже жили. И если я выбрасывала что-то в мусорку у подъезда или у остановки, она выходила из дома и лезла в эту мусорку, чтобы проверить, что же я там выкинула.
В 17 лет я поступила в универ, у меня началась социализация, я встретила очень хороших людей. Там я нашла свою лучшую подругу. Мне уже окончательно все надоело дома и хотелось больше общаться с друзьями, бывать у них в гостях. Поэтому я очень часто обманывала родителей: говорила, что в универе сижу, что у меня дополнительные пары. Но однажды они это просекли и поставили мне на телефон отслеживающее приложение.
С тех пор они очень жестко начали за мной следить вплоть до того, что стали следить, чтобы я делала намаз. Если я говорила, что не могу делать намаз, поскольку у меня месячные, мать говорила: а снимай трусы, покажи мне, что у тебя месячные! Или она лезла в мусорку, разворачивала выброшенные прокладки, чтобы проверить, не вру ли я.
Мама у меня конкретно ненормальная. Это человек, который вообще никакой любви к детям не испытывает. Ей было просто страшно, что я как-нибудь ее опозорю, что ее доброе имя смешается с грязью перед людьми.
У нее был такой прикол, настолько ей заняться нечем было, что она целыми днями стояла у моей двери в комнату: просто стоит и слушает, что я делаю. И думает, что я не слышу, как она за дверью стоит. Она копалась в моих книгах, которых у меня было огромное количество. Причем я поняла, что она не просто в них копается, так она еще каждую страницу открывает и смотрит, есть ли там что-то. Однажды она умудрилась найти записку от моей лучшей подруги, которую я хорошо спрятала между страниц. По ходу, она просто сидела и листала все мои книги, когда меня дома не было.
Расскажи про свою первую попытку побега. Что пошло не так, почему тебя поймали?
Первый раз я сбежала в 20 лет. Меня поймали, потому что я тупанула. Точнее даже не так – просто на тот момент у меня и выбора не было, на самом деле.
Понимаешь, я еще в 16 лет узнала, что есть организации, которые помогают девочкам сбежать. И я долбилась в эти правозащитные организации каждый год. Я писала «помогите», но меня игнорили. Отвечали: с таким запросом мы не помогаем. Даже после того, как я стала совершеннолетней. Я думаю, они руководствовались тем, что я жила в Москве, и, вероятно, думали, что мне помощь не так нужна, как девочкам, кто находится в республиках. Они меня игнорили, и я решила: ну и пошли в жопу.
Однажды я сильно поссорилась с матерью. У меня была книга, «Христианство. Три тысячи лет». Я ее купила, потому что мне была интересна история христианства. Это не значит, что я собиралась принимать другую религию – я просто читала для общего развития. Я думала, сейчас прочитаю, а потом перепродам на «Авито». Она дорогая была, 5 тысяч стоила. Мать нашла у меня эту книгу. А там на обложке нарисованы кресты – естественно, блин, книга же про христианство. Короче, я возвращаюсь домой и вижу, что у меня эти кресты на обложке ручкой замазаны, и внутри книги везде, где христианская символика, она замазана ручкой. Я говорю: ты дура, что ли, как я это перепродам теперь? Она такая: вот, ты собираешься принимать христианство! Господи, какая она тупая! Вариант того, что человек просто хочет интеллектуально развиваться, ей не подходит.
Короче, из-за этого мы с ней поссорились. И на следующий день я пошла якобы в универ, а сама выключила телефон и поехала к лучшей подруге. Я знала прекрасно, что мне нужно не к подруге, а за границу. Но у меня просто не было никакой возможности, потому что правозащитные организации меня отшивали, а у самой денег не было, чтобы я могла взять билет и поехать куда-то. Куда я приеду, где я там жить собираюсь?
Поехала к подруге. Родители сразу подали меня в розыск как без вести пропавшую. И меня по камерам вычислили. Причем родители не приехали за мной сами – они решили надавить, чтобы я сама вернулась. Они начали угрожать мне тем, что моей подруге навредят. Я испугалась. Это для меня самый близкий человек, я ее безмерно люблю. Она сирота, у нее никого нет, кто за нее вступится? Поэтому я сама вернулась.
После этого родители меня сразу увезли в Чечню. Я приезжаю, останавливаюсь у родственников матери. На следующий день моя тетя, которая мне как мама, говорит: сейчас за тобой родственники отца приедут, заберут на день рождения. До этого родственникам по отцовской линии никакого дела до меня не было, они никогда со мной не общались. Я прекрасно понимаю, что явно не на день рождения меня повезут. Ну а что я могу сделать? Даже если сбегу – в Чечне меня сразу найдут. Думаю, ну ладно, поехали. Короче, приезжают за мной и везут меня в родовое село. Тут я уже все поняла: готовимся к смерти. Но мне уже было настолько похер. Я думала: побыстрее бы все это закончилось.
И вот они меня привозят. Вначале там реально был какой-то день рождения. Потом, после того, как тусовка улеглась и все разъехались, все братья и сестры моего отца собрались, а их там человек десять, и говорят мне: пойдем в другой дом. Отводят меня, запирают дверь на ключ и начинают вершить суд старейшин. Типа: ах ты мразь поганая, блаблабла.
По-моему, у них у всех беды с башкой. Я сидела и чувствовала себя в каком-то дурдоме. Они сидят: пять сестер и пять братьев, включая моего отца. Сестры начинают мне говорить: как ты можешь не любить своих отца и мать? Вот наша мать умерла, и мы бы сделали все, чтобы она вернулась. Секунда молчания, и они все впятером начинают выть: ууууууууу. Реально воют в голос. Я сижу в ахуе просто. Я в такой сумасшедший дом еще не попадала в своей жизни.
Я понимаю, что моя самая лучшая тактика, если хочу дать себе хотя бы какой-то шанс выжить – это просто сидеть с видом, как будто я все поняла и раскаиваюсь. Сидеть, голова вниз опущена, говорить «да, я все понимаю, я была не права». Вот я так и сидела. Потом эти сестры говорят: вот, наша мать, когда мы были маленькие, нас отдубасила вилами. Пусть бы она до конца жизни нас вилами дубасила, лишь бы она была жива. И опять начинается всеобщее завывание. Все ревут. Не только женщины, мужики тоже чуть не воют. И после завываний они говорят: нас били, и мы нормальные выросли. Я такая: да, да, конечно...
Потом в какой-то момент мне говорят: все, собирайся, мы тебя в лес везем. Я такая: ну погнали. Мне реально было уже пофигу. Мне так надоела вся эта канитель. Реально надоедает, когда ты понимаешь, что у тебя нет никакой возможности спастись, тебе никто не может помочь, а у тебя уже сил нет, ты уже очень сильно устала морально.
Короче, они мне говорят: собирайся. Я встаю, думаю: надеюсь, все таки не глотку перережут, а пистолетом убьют. И вдруг они такие: мы пошутили. Мы даем тебе еще один шанс. Отправишься обратно в Москву со своим отцом, будешь там учиться. Я такая: ну прикол, блять, вот это мем. Я так поняла, это был тест на психологическую устойчивость.
На следующий день вместе с папой меня отвезли в аэропорт. Там он меня за руку тащил, чтобы я никуда не убежала. И вот мы приехали в Москву. Опять пришлось подстраиваться, делать вид, что я нормальная по их меркам.
Родители начали говорить: ты должна замуж выйти. Стали сводить меня с одним парнем, который мне вообще не нравился. Он мне присылал свои полуголые фотки и видео с полуголой девушкой, с которой он едет в машине и обнимает ее. Я маме показываю: мам, ты хочешь, чтобы я за этого вышла? И она такая: да это он просто играется. Она очень сильно топила, чтобы я за него вышла. Он просто вовремя подвернулся, у них была цель побыстрее меня замуж выдать, чтобы я уже не была их позором: если я от него сбегу - я буду уже его позором.
Так прошел целый год. За это время моя подруга смогла связаться со Светланой Анохиной. Она достала ее контакт, и я уже сама с ней созвонилась. И благодаря Свете меня приняли в программу СК SOS.
Ребятам из СК SOS я сказала сразу, что никуда в России прятаться не поеду. Если вы мне помогаете – вывозите меня, пожалуйста, сразу в этот же день за границу. И мы подобрали такой день, когда и мать, и отец работают. СК SOS на этот день купили мне билет. Я вместо универа собрала свои манатки и на такси поехала прямиком в аэропорт.
У меня рейс был на 16 часов. Отец приходит с работы в 18. Я думаю, вообще круто: когда он придет домой, я уже буду в воздухе. Я приезжаю в аэропорт, смотрю на табло, а там моего рейса нет. Я прихожу в офис разбираться, и они такие: рейс отменен. Нам с СК SOS пришлось экстренно брать билет на другой рейс, но он уже был в час ночи. Я просидела весь день в аэропорту на диких иголках: думала, сейчас за мной приедут.
Ты считаешь, что беглянкам ни в коем случае нельзя оставаться в России?
Бывают случаи, когда девочек вроде не особо ищут. Но нужно всегда помнить, что твои родственники могут забить на годы, а потом о тебе вспомнить. Или тебе будет казаться, что они на тебя забили, а на самом деле они тебя все это время искали. Если ты в России находишься, тебе вообще даже на секунду расслабляться нельзя. Если к тебе подойдут представители твоей диаспоры и ты станешь кричать «помогите», российская полиция тебя им же и сдаст.
Даже если хоть весь мир будет твою историю знать, если твоим родственникам на это пофиг, тебя убьют и все. В России никто не в безопасности. Вот, Айшат Магомедову, допустим, отпустили. Но могли бы и не отпускать – ничего бы им за это не было. Общественный резонанс может помочь. А может и не помочь. Вот как с Седой – что, помогла огласка разве?
Люди из таких закрытых сообществ, им вообще поебать, что там в России про них говорят. Они ненавидят русских, поэтому для них скорее даже честь, что про них будут говорить, что они своих дочерей убивают.
Скучаешь ли ты по прошлой жизни, по кому-то из родственников?
У меня это вообще больная тема. Меня с прошлым связывает чувство вины. Мне кажется, так у большинства девочек, кто сбежал. Ты чувствуешь себя виноватой за то, что ты опозорила своих родителей. Не важно, ненавидишь ты их или любишь. Вот меня чморили всю жизнь, я их ненавидела люто. Но все равно я чувствую вину: на кого я оставила своих престарелых родителей... Хотя ведь у меня есть старший брат.
Скучаю я больше всего не по людям, а по своей культуре, по тому, чтобы разговаривать на своем языке. Бывает, я могу начать слушать чеченские песни, и мне прям аж плакать хочется. У меня такой диссонанс, что я свою культуру одновременно и люблю, и ненавижу. С одной стороны, в какой-то момент хочется вернуться, на секунду ощутить эту атмосферу, что ты среди своих. Но в то же время ты понимаешь, что эта атмосфера убийственная.
По своим родственникам я вначале скучала. Но как будто бы эти люди вообще не способны на любовь. Даже моя тетя, которая меня воспитывала до шести лет, которую я всегда называла «мамой», приезжала к ней на каждые каникулы, любила ее безмерно. Оказалось, что она прекрасно знала, что меня не на день рождения тогда везли. Когда я ее спросила: ты что, меня не любишь? Ты буквально меня на верную смерть посылала! Она такая: ты принадлежишь к их роду, это не мое дело.
Я не обижаюсь на нее за то, что она это сделала. Я не чувствую обиды, злобы за то, что она меня предала. Я чувствую, что у нее просто не было выбора. Я бы так сама никогда не сделала, но ее винить я не могу. Бывает, я лелею мечты о том, что, может быть, когда-нибудь я ее вывезу и она будет жить лучшей жизнью... Так не хочет она жить этой лучшей жизнью! Вот ей нормально жить так.
Поэтому я стараюсь смотреть на своих родственников и на свою культуру не эмоционально, а рационально. Я отбрасываю свои эмоции и чувства по отношению к ним, и пытаюсь просто с холодной головой на них смотреть. Мне это помогает. Когда ты поддаешься этому влиянию, ты скучаешь, тебе хочется вернуться, ты думаешь, вдруг они меня простят... Но зачем оно нужно, возвращаться в эту культуру безмерного унижения?
У меня бывает такое, что я скучаю по детям. По младшему брату, по двоюродным братьям, племянникам. По ним я ужасно скучаю, это, наверное, самая большая боль. Ты понимаешь, что они в этом вырастут, понимаешь, какими они станут, и это очень грустно. Но что я могу сделать?
Расскажи про своих братьев.
Моему младшему брату сейчас четыре года, когда я сбегала из дома, он был совсем малышом. А другой брат старше меня на пять лет.
Старший брат абсолютно адекватный. Его точно так же избивали. Мы с ним были в одной лодке. У нас не было разделения, что мужиков бить нельзя, а женщин надо: батя бил всех кроме матери. Старшего брата били даже жестче, чем меня. Его могли избить шваброй по голове за то, что он съел мороженое. И он тоже их ненавидел всю жизнь и хотел сбежать от этой семейки. Но у него был выбор: он женился и ушел.
Он очень хороший, и меня всегда защищал. Я с ним связывалась после того, как я сбежала, и он мне сказал – ты моя сестра, я тебя люблю в любом случае. Если тебе нужна будет помощь, скажи. Я тебе все разрешаю, живи своей жизнью.
Он очень мягкосердечный. У нас как-то в подъезд залетел голубь и засел на 10 этаже, а там окон нет, он не мог вылететь. Я звоню брату, говорю, что этот голубь уже два дня тут сидит и ничего не ест. Короче, я его сорвала с работы, он приехал ко мне спасать голубя.
Брат – исключение из правил, обычно все вообще не такие. И жена у него такая же – наверное, самая умная девушка из всей этой чеченской тусовки, которую я видела. Вот с ними двумя я бы хотела поддерживать связь.
Скажи, как долго ты уже живешь заграницей и сложно ли тебе было здесь адаптироваться?
Два года уже прошло после побега. Я переехала, и первые несколько месяцев я жила одна в шелтере. Я осознала, что нахожусь в другой стране, и почувствовала такую легкость. Я была в состоянии эйфории: наконец-то нет матери, которая постоянно стоит за дверью! Наконец-то ни за кого замуж я выходить не должна. Наконец-то я могу читать книгу про христианство без того, чтобы в ней замазывали кресты. Я гуляла, читала, видосы снимала – и просто испытывала кайф от того, что я могу это делать. Но, конечно, мне все это время продолжали сниться сны о том, что за мной приехали и забирают обратно.
Потом меня перевезли в другую страну, где я уже могла пойти на работу. Я очень обрадовалась: неужели я наконец могу не спрашивать, можно ли мне работать! Я буквально за две недели нашла свою первую работу. Сначала, конечно, это были должности по типу посудомойки, уборщицы, продавца-консультанта.
А потом я поняла, чем я хочу заниматься. Я ушла в журналистику. С помощью Светы Анохиной я в несколько издательств устроилась. И благодаря тому, что я знаю английский, я смогла устроиться в еще одну очень хорошую компанию.
Я бы сказала, что начать новую жизнь одинаково сложно и в России, и за границей, с той только разницей, что в России тебе угрожает смертельная опасность, а за границей опасности намного меньше.
Говорить о том, что за границей ты нахуй никому не всралась – да ты и в России никому не всралась, да и в Чечне ты никому не всралась. Ты там нужна только как скотина, которая пашет. Ты сама себе нужна – вот это то, что нужно усвоить. Ты для этого и сбежала – чтобы начать жить свободную жизнь, где ты можешь сама принимать решения.
Каким ты видишь свое будущее?
Я себя вижу в журналистике. Может быть, не совсем как профессиональный журналист в традиционном понимании – я хочу транслировать истории на огромную аудиторию на площадках вроде ютуба. Я себя вижу человеком, который в будущем сделает все для того, чтобы бороться за права женщин на Северном Кавказе и в таких странах как Кыргызстан, Узбекистан и Казахстан. Я хочу транслировать истории девушек, чтобы о том, что такое происходит, знали не только в России, но и по всему миру. У меня уже есть куча подготовленных материалов, но пока я не могу их опубликовать, жду, пока меня переправят в более безопасную страну, где спокойно смогу заниматься этой работой.
От автора:
Рассказ Мадины внушает оптимизм, однако далеко не все истории беглянок с Северного Кавказа оказываются столь успешными. Некоторым из них после пережитых травм оказывается тяжело адаптироваться к новой жизни – например, Аминат Лорсановой. Другие не решаются на переезд заграницу – и пропадают без вести, как Седа Сулейманова. Судьбы третьих складываются благополучно только ценой огласки – например, Лии Заурбековой и Айшат Магомедовой.
Если вы хотите помочь беглянкам (и беглецам) с Кавказа, вы можете оказать финансовую или волонтерскую помощь правозащитным организациям, занимающимся эвакуацией людей с Северного Кавказа - например, СК SOS, «Марем» и «Кавказ без матери».
